htt Казнь первомартовцев 3 апреля 1881 года Александр НАСВЕТЕВИЧ Казнь состоялась 15 марта (3 марта по старому стилю) на Семёновском плацу в Санкт-Петербурге На груди каждого. На казнь «первомартовцев» посмотреть собралось огромное количество народа, кто-то надеялся, что смерть Александра II – начало новой эпохи, а кто-то искренне скорбел по потере. 3 апреля 1881 г. в Петербурге на Семеновском плацу состоялась публичная казнь 5 цареубийц-первомартовцев: А. Желябова, С. Перовской, Н. Кибальчича, Н. Рысакова, Т. На казнь «первомартовцев» посмотреть собралось огромное количество народа, кто-то надеялся, что смерть Александра II – начало новой эпохи, а кто-то искренне скорбел по потере.
История криминальных событий. 3 апреля
| 135 лет назад. Казнь первомартовцев | | Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой (Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. от послеродового воспаления. |
| Файл:Казнь первомартовцев.jpg | Незадолго до казни, находясь в тюремной камере, он разработал проект реактивного летательного аппарата. |
| История цареубийцы Игнатия Гриневицкого, скромного террориста из-под Бобруйска | Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой (Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. от послеродового воспаления. |
15 апреля в истории Петербурга. Казнь первомартовцев
| Дело «Сети». Подлая медуза, онижедети и косплей «Бесов» | На странице представлена картина Казнь первомартовцев. |
| Первомартовцы — Википедия | Процедура казни началась в 8 часов и закончилась в 9. Тела «первомартовцев» были похоронены на Преображенском кладбище ныне кладбище Памяти жертв 9-го января. |
| История криминальных событий. 3 апреля | htt Казнь первомартовцев 3 апреля 1881 года Александр НАСВЕТЕВИЧ Казнь состоялась 15 марта (3 марта по старому стилю) на Семёновском плацу в. |
| File:Казнь - Wikipedia | Эту группу ещё называют первомартовцы, так как именно 1 марта и произошло убийство императора. |
| File:Казнь первомартовцев2.jpg | Часто первомартовцами называют лишь пятерых повешенных 3 апреля [15 апреля] 1881 по этому делу (Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Рысаков), но большинство историков к. |
Файл:Казнь первомартовцев.jpg
Исключение сделали только для беременной на тот момент заговорщицы Геси Гельфман, которая позже умерла в тюрьме. Он был губернатором Петербурга, а потом членом совета министерства внутренних дел. Памятник недалеко от Севастополя Союз криминалистов и криминологов 3 апреля 1929 года в Сиракузах Сицилия родился известный брачный аферист Николай Перусков он же Джованни Вильотто, он же Фред Джип — абсолютный рекордсмен-многожёнец ХХ века. За тридцать лет с 1949 по 1981 этот новоявленный Казанова умудрился официально зарегистрировать отношения со 104 доверчивыми женщинами в США и 14 других странах мира. Например, в 1968 году он склонил к супружеству сразу четырёх пассажирок на борту трансатлантического парохода, а позже двух жительниц Лондона. Он имел 50 паспортов на разные имена. Умер в 1991 году, отбывая тюремное наказание. Степан Николаевич Халтурин родился 21 декабря 1856 2 января 1857 года в Вятке, в семье бедных мещан.
В начале 1870-х приехал в Петербург, где поступил на завод. Неизвестно, когда именно и при каких обстоятельствах увлекся революционными идеями.
Там он познакомился с революционерами, которые рассчитывали воспользоваться этим знакомством и внедрить в земство своих людей. В конце концов интригу раскусили, и он бросил работу, окончательно уйдя в подполье. Сблизившись с народниками, Осинский сразу же намагнитил самых радикальных, из числа которых сколотил свою группировку, планируя заняться политическим террором. Конечно, покушения на коронованных особ случались и до Осинского. Но идея цареубийства — это одно, а идея террора против всех без разбора представителей власти — это совсем другое. В октябре 1879 г.
Собрались молодые люди из разных сословий, которые очень хотели быстрых и радикальных перемен. Всех собравшихся интересовало выступление человека который за полгода до этого здесь убил местного губернатора князя Кропоткина. Не случайно Лев Тихомиров, народоволец, впоследствии перешедший на консервативные позиции и разочаровавшийся в революции, вспоминал, что политический террор родился на юге страны и Осинский сыграл в этом непосредственную роль: «Хотя, казалось бы, в русской интеллигенции безразлично перемешались все племена Империи и уроженцы всех ее областей, однако в характере и настроении революционеров Северной и Южной России замечалась большая разница. В Петербурге и Москве они отличались стремлениями к широкой организации, которая бы совокупными силами могла предпринять общий переворот. На Юге — в Киеве, Харькове, Одессе — господствовало бунтовское настроение, в котором люди не хотели дожидаться какой-нибудь широкой подготовки сил, а рвались просто в бой, уверенные, что таким образом увлекут за собой и других, все больше и больше, пока не вспыхнет общая революция. Эта разница в настроении и характере Севера и Юга бросалась в глаза, и террористическое движение вышло именно с Юга. Мне кажется, что первым террористом был Валериан Осинский, начавший действовать в Киеве, хотя родом он был, кажется, екатеринославец. Он сначала действовал в земстве, потом нашел, что эта работа ничего не дает и что нужно начинать революцию, то есть просто вооруженной рукой атаковать правительство, и такими силами, какие найдутся, — пять ли, десять ли человек, а то хоть и один.
Повесили его не за покушение на императора, а за соучастие в убийстве работавшего в Одессе военного прокурора. Следствие тогда так и не узнало, что в их руках находился исполнитель теракта в Зимнем дворце. Он все-таки, однако, подбирал кружок и основал фирму «Исполнительный комитет социально-революционной партии». Этот исполнительный комитет никакой партией, разумеется, не был выбран. Валериан Осинский просто наименовал свой кружок исполнительным комитетом, вырезал печать помнится, перекрещенные топор и револьвер и начал действовать». Исполнительный комитет социально-революционной партии действительно был фейковой структурой с громким названием. По сути это был кружок самых близких сторонников Осинского, всего несколько человек.
Не очень понятно — за что они их так ненавидят, ведь те убили не гетмана всея Украины, а русского царя? Но, может быть, на этот вопрос отвечают слова народовольца Рысакова, тоже казнённого 135 лет назад выделение моё : "Я убежден в том, что вся масса страданий низшего класса всякого государства, что деления всякого народа на два весьма не похожих друг на друга лагеря — имущих и неимущих, что порабощение неимущих имущими и т. Что же странного в том, что если народовольцы ненавидели "либеральный строй", то победившие ныне на Украине либералы и ультраправые отвечают им взаимностью? А ведь эти скульптуры Софье Перовской под Севастополем майданцы тоже повалили бы с радостным гиканьем, разрисовывали бы вольфсангелями, выкалывали глаза, разбивали на куски кувалдами... Возможно, даже сегодня, в годовщину казни, устроили бы "казнь номер два". К счастью, этого не случилось А 3 15 апреля 1881 года состоялась казнь народовольцев. Это была последняя в Петербурге публично исполненная казнь. Так закончилась, по оценке В. Ленина, "отчаянная схватка с правительством горсти героев". Только седьмое покушение на царя закончилось успешно. Перед этим все покушения — взрыв царского поезда, отчаянный по дерзости взрыв в самом царском дворце — оставались безрезультатными, монарх ускользал от верной, казалось бы, смерти. Картина Татьяны Назаренко "Казнь-народовольцев" 1969.
Ответ не заставил себя долго ждать. Ее члены назывались народовольцами, и считали, что изменения в Российской империи происходит очень медленно, поэтому их надо ускорить. В результате чего, основными методами работы стали: Политические убийства; Террористические акты; Выступления против самодержавия. Все это должно было сбросить самодержавие, подтолкнуть императора и правительство к проведению демократических реформ. Они должны были стать основой для радикальных преобразований в обществе. Для того, чтобы активизировать политические процессы в стране, был выбран очень радикальный способ — убийство Александра Второго. Совершение политического переворота с целью свержения императора, должно было способствовать передачи власти народу. Против Александра Второго было организовано несколько террористических актов, начавшиеся с покушения А. Они обсуждали необходимость созыва депутатов от всех губерний, чтобы обсудить все требования народа. Заседание кабинета министров было назначено на 4 марта. После встречи с Валуевым Александр Второй выехал в Михайловский замок. По пути, на набережной Екатерининского канала, и произошло покушение. Народовольцы тщательно готовились к убийству, прорабатывая несколько вариантов своих действий: Предполагалось заложить мину под мост на набережной. Отбросив эту идею, было принято решение взорвать карету императора. Отсюда они прорыли тайный ход и заложили мину. Первоначально руководство террористическим актом принадлежало А. Желябову, но накануне нападения, его арестовали. Поэтому его функции стала выполнять С. Вместе с ней в нападении участвовали еще 7 человек, четверым из которых были переданы бомбы. Убийство произошло не по плану, поскольку кортеж императора несколько раз менял маршрут, совершая разные визиты. Когда карета императора появилась на набережной, один из народовольцев бросил бомбу. Но вреда императору она не причинила, поэтому прогремел второй взрыв. В результате были смертельно ранены Александр Второй, народоволец Гриневицкий, солдат лейб-гвардии и прохожий. Кроме того, пострадали еще 17 человек. Были арестованы 8 народовольцев, над которыми начался суд, начавшийся 26 марта 1881 года. Разбирательство над членами партии длилось всего 3 дня, и завершилось 29 марта, приговорив семерых человек к смертной казни. На некоторое время отсрочили казнь Г. Гельфман, которая была беременной, но она умерла после родом от инфекционного заражения. Казнили только С. Перовскую, А. Желябова, Н. Кибальчича, Т.
История криминальных событий. 3 апреля
Позднее отрекшийся от народовольцев Тихомиров сетовал: «Убийство Гейкинга было большой мерзостью. Этот Гейкинг совершенно никакого зла революционерам не делал. Он относился к своей службе совершенно формально, без всякого особого усердия, а политическим арестованным делал всякие льготы». Следующей акцией Осинского стала организация побега из Лукьяновской тюрьмы группы революционеров во главе с Дейчем и Стефановичем — фигурантами т.
Ему с соратниками удалось внедрить на должность тюремного надзирателя своего человека с подложными документами, который и вывел заключенных из тюрьмы. Осинский тем временем начал подготовку к покушению на харьковского губернатора Кропоткина кузена знаменитого анархиста. Но, хотя генерала все же убили, это произошло уже после ареста самого Осинского и его команды.
Сгубило их тщеславие. Это был один из самых ярких и неоднозначных киевских генерал-губернаторов, после которого сохранились безупречный послужной список и кошмарные легенды. Попробуем разобраться, кем был на самом деле человек, мимо личности и дел которого пройти невозможно После каждого теракта они расклеивали на улицах прокламации с эмблемой топора и револьвера.
И помимо этого рассылали различным чиновникам письма с угрозами на «фирменном бланке». В общем, в один прекрасный момент полиция поймала студентов, расклеивавших террористические прокламации. У тех оказался целый ворох писем и прочей документации.
После ее изучения стало ясно, что следы ведут в Киев. В конце концов после долгой слежки и тщательного анализа удалось выйти на подозреваемых. В январе 1879 года на киевской улице был задержан Вовк, он же Иннокентий Волошенко назвавшийся для конспирации Вишняковым , — правая рука Осинского и некий Байков, который со своей подругой — генеральской дочкой Софьей Лешерн попытался оказать вооруженное сопротивление.
Под именем Байкова скрывался сам Осинский. Осинский оказался настоящим «гением» конспирации. У него на квартире хранились ВСЕ документы по революционной деятельности: переписки, списки, инструкции.
Довеском шли револьверы, кинжалы, несколько порций яда, прокламации и т. В общем, полный набор.
На этот помост вели шесть ступеней. Против единственного входа, в углублении, возвышались три позорные столба с цепями на них и наручниками. У этих столбов было небольшое возвышение, на которое вели две ступени.
Посредине общей платформы была необходимая в этих случаях подставка для казненных. По бокам платформы возвышались два высоких столба, на которых положена была перекладина с шестью на ней железными кольцами для веревок. На боковых столбах также были ввинчены по три железные кольца. Это и была общая виселица для пяти цареубийц. Позади эшафота находились пять черных деревянных гробов со стружками в них и парусинными саванами для преступников, приговоренных к смерти.
Там же лежала деревянная простая подставная лестница. У эшафота, еще задолго до прибытия палача, находились четыре арестанта в нагольных тулупах — помощники Фролова. За эшафотом стояли два арестантских фургона, в которых были привезены из тюремного замка палач и его помощники, а также две ломовые телеги с пятью черными гробами. Вскоре после прибытия на плац градоначальника палач Фролов, стоя на новой деревянной некрашеной лестнице, стал прикреплять к пяти крюкам веревки с петлями. Палач был одет в синюю поддевку, так же и два его помощника.
Казнь над преступниками была совершена Фроловым с помощью четырех солдат арестантских рот, одетых в серые арестантские фуражки и нагольные тулупы». Синий наряд, а не красный, как в былые разы. Неизвестно, отчего это Фролов решил переменить облик: возможно, красный цвет уже обретал тогда устойчивое значение революционного. Как бы то ни было, широко известная и хранящаяся ныне в Третьяковской галерее картина советской художницы Татьяны Назаренко, посвященная казни первомартовцев, неточна в деталях: на ней палач в красной рубахе прикрепляет веревку, стоя на эшафоте из неокрашенной древесины на деле, как мы знаем, он был окрашен в традиционный черный цвет. И снова отчет, страшная процедура во всех деталях: «К трем позорным столбам были поставлены Желябов, Перовская и Михайлов; Рысаков и Кибальчич остались стоять крайними близ перил эшафота, рядом с другими цареубийцами.
Осужденные преступники казались довольно спокойными, особенно Перовская, Кибальчич и Желябов, менее Рысаков и Михайлов: они были смертельно бледны. Особенно выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая, физиономия Михайлова. Невозмутимое спокойствие и душевная покорность отражались на лице Кибальчича. Желябов казался нервным, шевелил руками и часто поворачивал голову в сторону Перовской, стоя рядом с нею, и раза два к Рысакову, находясь между первой и вторым. На спокойном, желтовато-бледном лице Перовской блуждал легкий румянец; когда она подъехала к эшафоту, глаза ее блуждали, лихорадочно скользя по толпе и тогда, когда она, не шевеля ни одним мускулом лица, пристально глядела на платформу, стоя у позорного столба.
Когда Рысакова подвели ближе к эшафоту, он обернулся лицом к виселице и сделал неприятную гримасу, которая искривила на мгновенье его широкий рот. Светло-рыжеватые длинные волосы преступника развевались по его широкому полному лицу, выбиваясь из-под плоской черной арестантской шапки. Все преступники были одеты в длинные арестантские черные халаты. Во время восхождения на эшафот преступников толпа безмолвствовала, ожидая с напряжением совершения казни». После того как приговоренных поставили к позорным столбам, прозвучала команда «на караул» и началось чтение приговора.
Присутствующие обнажили головы. Потом мелкая дробь барабанов — и начались уже самые последние приготовления к неизбежному: «Осужденные почти одновременно подошли к священникам и поцеловали крест, после чего они были отведены палачами каждый к своей веревке. Священники, осенив осужденных крестным знамением, сошли с эшафота. Когда один из священников дал Желябову поцеловать крест и осенил его крестным знамением, Желябов что-то шепнул священнику, поцеловав горячо крест, тряхнул головою и улыбнулся. Бодрость не покидала Желябова, Перовской, а особенно Кибальчича, до минуты надевания белого савана с башлыком.
До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею. Рысаков стоял неподвижно и смотрел на Желябова все время, пока палач надевал на его сотоварищей ужасного преступления роковой длинный саван висельников. Надев на него саван и наложив вокруг шеи петлю, он притянул ее крепко веревкою, завязав конец веревки к правому столбу виселицы. Потом он приступил к Михайлову, Перовской и Желябову. Желябов и Перовская, стоя в саване, потряхивали неоднократно головами.
Последний по очереди был Рысаков, который, увидав других облаченными вполне в саваны и готовыми к казни, заметно пошатнулся; у него подкосились колени, когда палач быстрым движением накинул на него саван и башлык. Во время этой процедуры барабаны, не переставая, били мелкую, но громкую дробь». И финал: «В 9 часов 20 минут палач Фролов, окончив все приготовления к казни, подошел к Кибальчичу и подвел его на высокую черную скамью, помогая войти на две ступеньки. Палач отдернул скамейку, и преступник повис на воздухе. Смерть постигла Кибальчича мгновенно; по крайней мере его тело, сделав несколько слабых кружков в воздухе, вскоре повисло без всяких движений и конвульсий.
Преступники, стоя в один ряд, в белых саванах, производили тяжелое впечатление. Выше всех ростом оказался Михайлов. После казни Кибальчича вторым был казнен Михайлов, за ним следовала Перовская, которая, сильно упав на воздухе со скамьи, вскоре повисла без движения, как трупы Михайлова и Кибальчича. Четвертым был казнен Желябов, последним — Рысаков, который, будучи сталкиваем палачом со скамьи, несколько минут старался ногами придержаться к скамье. Помощники палача, видя отчаянные движения Рысакова, быстро стали отдергивать из-под его ног скамью, а палач Фролов дал телу преступника сильный толчок вперед.
Тело Рысакова, сделав несколько медленных оборотов, повисло также спокойно, рядом с трупом Желябова и другими казненными». Сколь подробен официальный отчет в описании приготовлений к казни, столь же скуп он на слова, когда речь зашла о самой экзекуции. О причинах можно догадаться: повешение первомартовцев сопровождалось драматическими обстоятельствами, дотоле в истории петербургских казней не случавшимися. Тимофея Михайловича Михайлова вешали трижды! Когда впервые палачи выбили из-под его ног скамейку, веревка оборвалась, и Михайлов рухнул на помост; при второй попытке повешения, когда Михайлов сам снова взобрался на скамейку, веревка оборвалась вновь.
Лев Антонович Плансон вспоминал: «Невозможно описать того взрыва негодования, криков протеста и возмущения, брани и проклятий, которыми разразилась заливавшая площадь толпа. Не будь помост с виселицей окружен внушительным сравнительно нарядом войск, вооруженных заряженными винтовками, то, вероятно, и от виселицы с помостом, и от палачей и других исполнителей приговора суда в один миг не осталось бы ничего... Но возбуждение толпы достигло своего апогея, когда с площади заметили, что Михайлова собираются вздернуть на виселицу еще раз... Прошло с того момента более тридцати лет, а я до сих пор слышу грохот падения грузного тела Михайлова и вижу мертвую массу его, бесформенною кучей лежащую на высоком помосте!.. Однако откуда-то была принесена новая, третья по счету, веревка совершенно растерявшимися палачами ведь они тоже люди!..
На этот раз она оказалась более прочной... Веревка не оборвалась, и тело повисло над помостом на натянувшейся, как струна, веревке». В дневнике Александры Викторовны Богданович приведена другая версия, еще более страшная: по ее словам, Михайлова фактически вешали четырежды. Доктора его в таком положении держали 10 минут». И еще из ее же дневника: «Желябову и Рысакову пришлось довольно долго промучиться, так как палач Фролов один-единственный во всей России палач так был потрясен неудачей с Михайловым, что этим обоим дурно надел петлю, слишком высоко, близко к подбородку, что и замедлило наступление агонии.
Пришлось их вторично спустить и повернуть узлы прямо к спинной кости и, завязав их крепче, снова их предоставить их ужасной участи». Не писать же было обо всем этом в официальном отчете, призванном продемонстрировать безукоризненное исполнение монаршей воли! Все завершилось в 9 часов 30 минут. Прекратился барабанный бой, на эшафот внесли пять черных гробов, в которые были положены снятые тела казненных; процедуру эту начали с тела Кибальчича. После освидетельствования тел гробы отправили на Преображенское кладбище: вначале подводами, затем по железной дороге до близлежащей станции «Обухово».
Бывший смотритель кладбища Валериан Григорьевич Саговский вспоминал про то, как ранним утром 3 апреля на станцию прибыл паровоз с прицепленным к нему товарным вагоном, как прибыла охранять похороны казачья сотня, как проходило само погребение: «Привезли ящики с телами казненных к могиле и стали спускать. Ящики до того были плохи, так наскоро сбиты, что некоторые из них тут же поломались. Разломался ящик, в котором лежало тело Софьи Перовской. Одета она была в тиковое платье, в то самое, в котором ее вешали, в ватную кофту. Во время опускания гробов в могилу была какая-то жуткая тишина.
Никто не проронил ни одного слова... Тут же пристав отдал распоряжение засыпать могилу, сравнять ее с общим уровнем земли». В советские годы практически на месте захоронения выросли постройки домостроительного комбината. А на плацу уже в 10 часов утра градоначальник дал приказ разбирать эшафот, что и было исполнено специально нанятыми плотниками. Тем временем палачи — по свидетельству очевидцев — открыли торговлю кусками снятых с виселицы веревок, и было много желающих купить их «на счастье».
Постфактум: Гесю Гельфман миновала судьба ее товарищей, но жизнь ее тоже завершилась трагически. Она родила в тюрьме, и хотя под давлением европейской общественности император заменил ей смертный приговор на бессрочную каторгу, уже вскоре Гельфман умерла: сказались как тяжелые роды, проходившие без медицинской помощи, так и потеря ребенка — тот был забран у матери вскоре после родов. И еще деталь, не всем известная: в середине 1880-х годов знаменитый русский баталист Василий Васильевич Верещагин написал «Трилогию казней»; в первой картине изображалось распятие на кресте в древнеримские времена, во второй «взрывание из пушек в британской Индии», а третья называлась просто: «Казнь через повешение в России». Эту картину еще именуют « Казнь народовольцев» или даже конкретнее — « Казнь первомартовцев ». Третьего апреля 1881 года на Семеновском плацу Верещагин не присутствовал; по всей видимости, он побывал на месте экзекуции позже.
Работе над триптихом помогло то, что за казнями Верещагин все-таки наблюдал воочию, это известно достоверно. Знаменитый дореволюционный журналист Александр Амфитеатров так пересказывал один монолог баталиста: «Спокойно, без дрожи, по-львиному зорко, все схватывая, наблюдая, присутствовал он при таких сценах, от которых охватывает ужас. Он рассказывал о казни политических: — Когда выдернут скамейку, — человек закрутится. Начнет быстро-быстро перебирать ногами, словно бежит. И локтями связанных рук делает движения кверху, — словно зарезанная птица бьется.
Веревка крутится. Закручивается, останавливается и начинает раскручиваться. Сначала медленно, потом быстрее, потом опять медленно. Опять остановка. И снова начинает крутиться в другую сторону.
И так то в одну, то в другую сторону, все медленнее, короче, и наконец тело повисает. Под ним образуется лужица. Рвут друг у друга. Он рассказывал, как писал свои картины. Во всех жестоких подробностях».
Пять виселиц на картине Верещагина. Запруженная народом площадь. Снежная зима. Не совсем точное изображение обстоятельств, что и говорить. Верещагин "Казнь первомартовцев" Ян Нейман.
Перовская и А.
Простая виселица, сколоченная их трех балок, была выкрашена черной краскою, как и позорный столб, врытый подле нее. На специальной деревянной платформе, также свежевыстроенной, уже собрались представители власти, среди которых Рязанов разглядел градоначальника Зурова и двух знакомых чиновников из военно-окружного суда.
Вокруг виселицы были выстроены в каре четыре батальона гвардейской пехоты с отрядом барабанщиков впереди, а с внешней стороны каре расположился жандармский эскадрон. Мог ли думать злосчастный еврей-мещанин из богом забытого Слуцка, что в честь его — пускай даже и предсмертную — соберется такое великолепие?! Мог ли надеяться, что кончину его увидят десятки тысяч людей и еще сотни тысяч, если не миллионы, прочтут о ней в газетах?!
Степан Михайлович Кузьминский был также правовед, тремя годами старше Рязанова, и занимался адвокатурою; и пусть лавров Кони или Спасовича не снискал, жил небедно. Встретились они случайно, уже подъехав с разных сторон к Семеновскому плацу. Не угодно ли купить?
Говорил он вполголоса, почти шепотом, но, несомненно, на публику. Рязанов внимательно оглядел соседа. Невысокий, худощавый, но довольно широкоплечий при этом, с лицом землистым и болезненным, с небольшой русой бородою, он был довольно стар — и особенно старыми выглядели его впалые притухшие глаза.
Кажется, где-то Иван Иванович видел уже этого человека, но никак не мог отрыть в памяти, кто же это такой. Старик уже хотел что-то ответить, вроде бы утвердительно кивая, но тут толпа загомонила: — Везут! Показалась высокая повозка, на которой спиною к кучеру сидел Млодецкий.
Руки его были привязаны к скамье ремнями, а на груди прикреплена была табличка, на которой ясно читалось: «Государственный преступник». Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и — вопреки бытующему мнению о палачах — не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно — вместе с людскою толпою — выслушал приговор.
Потом появился священник, чрезвычайно взволнованный, и что-то тихо сказал преступнику, после чего протянул крест для целования. Глаза его, казалось, ввалились еще глубже, а тонкие бескровные губы нервно подергивались. Фролов при помощи подручного надел на казнимого белый колпак и холщовый халат, сноровисто связав последний рукавами сзади, затем ловко накинул на голову петлю и безо всякой натуги поставил Млодецкого на скамейку.
Барабаны выбили дробь, веревка натянулась, и Млодецкий забился в агонии. Это было далеко не первое повешение, которое видел Иван Иванович, но именно сейчас ему вдруг стало жутко и холодно внутри. Эту мысль проводите, ибо корень нигилизма не только в отцах, но отцы-то еще пуще нигилисты, чем дети.
У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах — те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, — бормотал старик, словно молитву. Так говорят обыкновенно люди, которые привыкли, чтобы слушали их, или, наоборот, склонные слушать лишь одних себя, возможно, сумасшедшие. Над плацем повисла тишина, только кричали вдалеке вороны да загудел на окраине паровоз, словно салютуя повешенному.
Тело его то выгибалось, то повисало расслабленно, но едва казалось, что все кончено, снова билось в предсмертном томлении. Палач Фролов озабоченно смотрел на висельника, но ничего не предпринимал, хотя Рязанов знал, что в таких случаях принято «смирять» казнимого, обхватив его за ноги и сильно потянув вниз. Нет, я не могу этого более видеть.
Пойдемте выпьем, Иван Иванович. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, — сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения… А тут всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно!
Тут приговор, и в том, что наверняка не избегнешь, вся ужасная мука-то и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Он и не пьет, скорее всего, по болезненности, а кушает один габер-суп. Отчего-то ваше лицо кажется мне очень знакомым.
Не нужно. Хотя и печально, печально. И, махнув рукою, он пошел прочь.
Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: — Степан Михайлович, кто это был? Вам не показалось знакомым его лицо? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка — Момбелли, Кашкин.
Да пусть его, Иван Иванович; идемте, уж больно здесь холодно, да и на душе нехорошо. И они в самом деле отправились в ресторан, где под звуки французского оркестриона отогрелись мясным и горячительным. Московская городская Дума проводила прием депутаций, и Иван Иванович Рязанов прибыл на него, прямо говоря, совсем незаслуженно, ибо ни в одну депутацию не входил да и не мог входить.
Он прибыл служебною надобностию, постольку имел таковое задание. Задание было весьма странное: пойти на прием и поучаствовать в нем, наблюдая и ни во что не вмешиваясь, буде даже что-либо непредвиденное произойдет. На вопрос, за кем или за чем необходимо наблюдать, Миллерс ответил загадочно: «Да за кем угодно, случись что, поймете сами.
И не пренебрегайте случайными беседами». Меж тем зала наполнена была множеством знакомых и полузнакомых лиц. Чуть поодаль в белоснежном платье — без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, — стояла госпожа Евреинова — доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу.
Кажется, сейчас она его не признала, что и к лучшему. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя — разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Зато с охотою подошел к нему Александр Александрович Пушкин, сын поэта, командир Нарвского гусарского полка.
Он чрезвычайно вежливо раскланялся, задал несколько обычных, ничего не значащих вопросов, как и положено воспитанному человеку, встретившему такого же случайным порядком, и с извинениями удалился, сказав, что ему пристало находиться подле своих сестер и брата. Григория Пушкина Рязанов, однако, так и не приметил, а вот Наталья Александровна, графиня Меренберг, и Мария Александровна Гартунг в самом деле стояли у колонны, о чем-то еле слышно беседуя. Наталью Александровну Рязанов видел впервые и нашел ее совершенной красавицей, а вот ее сестрица выглядела печальной и подурневшей.
Припомнилась история с ее покойным мужем, генерал-майором Гартунгом, что застрелился три года назад после того, как суд присяжных признал его виновным в подлогах и мошенничестве. Верно ли оно так было или на Гартунга возвели поклеп, теперь уже не представлялось возможным узнать, но его вдова и по сей день пребывала в грусти. Два господина в черных фраках с белыми бутоньерками, на которых, как и полагалось, стояли золотые инициалы «А.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента — Вызывали по трое, — так же глухо пробормотал он, — а я был в третьей очереди, и жить мне оставалось не более минуты… На пятнадцать шагов — по пятнадцать рядовых при унтер-офицерах, с заряженными ружьями… — Позвольте, уж не о казни ли петрашевцев вы говорите? Невысокий, худощавый, но довольно широкоплечий при этом, с лицом землистым и болезненным, с небольшой русой бородою, он был довольно стар - и особенно старыми выглядели его впалые притухшие глаза. Старик уже хотел что-то ответить, вроде бы утвердительно кивая, но тут толпа загомонила: - Везут!
Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и - вопреки бытующему мнению о палачах - не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно - вместе с людскою толпою - выслушал приговор. У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах - те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, - бормотал старик, словно молитву.
Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, - сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: - Степан Михайлович, кто это был? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка - Момбелли, Кашкин.
Зала блистала великолепием - портреты ныне здравствующего государя, Александра Первого и Екатерины Второй буквально утопали в цветах, гирляндах и зелени, как утопал в них и огромный бюст Пушкина. Чуть поодаль в белоснежном платье - без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, - стояла госпожа Евреинова - доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя - разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал.
Тем более в отличие от православных священников. С кем имею… - Нет в ваших рассуждениях никакой логики, - прервал его Иван Иванович и поспешил отойти. Зачем он ввязался в чужой разговор, он и сам не мог понять, но задание не пренебрегать случайными беседами выполнял исправно.
Сопровождаемый неприязненными взглядами двух давешних фрачников, Рязанов принялся бродить без особенного дела меж сочувствующих и приглашенных, пока, уступая дорогу особенно толстому и важному генералу с пышными бакенбардами, не толкнул нечаянно какого-то человека. Повернувшись, чтобы извиниться, Рязанов с удивлением отметил, что перед ним стоит старик, который встретился им с Кузьминским в феврале на Семеновском плацу, во время казни Млодецкого. И тут как громом ударило Ивана Ивановича: ба!
Иван Иванович тут же укорил себя за то, что не признал его еще на Семеновском плацу и не пригласил-таки в ресторан. Какая незадача: прошу меня извинить за неуклюжесть! Чтобы мучить, как все?!
Иван Иванович Рязанов, правовед, ничем не примечательный гражданин нашего государства, - с улыбкой представился Рязанов. Однако кажется мне, что я где-то вас видел… - На Семеновском плацу. Мы с приятелем стояли подле вас, но я, прошу прощения, тогда вас не признал.
Я еще пригласил вас в ресторан, согреться, но вы не соизволили… - Меня теперь трудно признать… Что же вас сюда привело? Писатель смотрел уже с добротою и интересом. Полагаю, завтра, при открытии памятника, будет интереснее.
Я приехал, хотел жить скромно, в «Лоскутной» на Тверской, ан меня уже тащат туда-сюда… В «Эрмитаже» обед в мою честь - не поверите, осетровые балыки в полтора аршина, суп из черепах, перепела, спаржа, шампанское и вино в количествах немыслимых… Вынужден признать, не по-петербургски устраивают, совсем другой размах в Москве, совсем. А я, знаете ли, давненько уже не уезжал от семьи; если не ошибаюсь, последний раз - в Эмс, на воды, «Кренхен» и «Кессельбрунен» пить. Тамошнее лечение меня всегда воскресает… Да, а на обеде сказано было в честь мою шесть речей, со вставанием с места.
Приятно, уважаемый Иван Иванович, приятно! Похоже, Федор Михайлович был действительно тяжело болен, и не нужно было иметь медицинских знаний, чтобы это утверждать. Все меня принимают как чудо, я не могу даже рта раскрыть, чтобы во всех углах не повторяли потом, что Достоевский то-то сказал, Достоевский то-то хочет сделать… Внезапно Федор Михайлович замялся, заморгал и застыл, болезненно скривив рот, будто вспомнил страшное и неминуемое, что гораздо важнее славословий от молодых литераторов.
И содержание мое тоже Дума оплачивает, а я вовсе этого не хочу! А не принять нельзя - разнесется, войдет в анекдот, в скандал, что не захотел, дескать, принять гостеприимство всего города Москвы… Это же меня так стесняет, уважаемый мой Иван Иванович… Но я придумал, я славно придумал: теперь буду нарочно ходить обедать в ресторан, чтобы по возможности убавить счет, который будет представлен Думе гостиницей. А я-то, я!
Два раза был кофием недоволен и отсылал переварить его погуще! Скажут теперь обо мне люди в ресторане: ишь, на дармовом хлебе важничает! Но я славно придумал с рестораном, оно и забудется, правда ведь, Иван Иванович?!
Мелочь такая, право слово. Потом помолчал и промолвил прежним, добрым и радостным тоном: - А вы навестите меня в «Лоскутной». Навестите, Иван Иванович.
Буду рад чрезвычайно. Чем-то вы мне приятны. О лучшем Рязанов не мог и мечтать.
Тут приговор, и в том, что наверняка не избегнешь, вся ужасная мука-то и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Он и не пьет, скорее всего, по болезненности, а кушает один габер-суп. Отчего-то ваше лицо кажется мне очень знакомым. Не нужно. Хотя и печально, печально. И, махнув рукою, он пошел прочь. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: — Степан Михайлович, кто это был? Вам не показалось знакомым его лицо?
Может быть, даже кто-то из руководителей кружка — Момбелли, Кашкин. Да пусть его, Иван Иванович; идемте, уж больно здесь холодно, да и на душе нехорошо. И они в самом деле отправились в ресторан, где под звуки французского оркестриона отогрелись мясным и горячительным. Московская городская Дума проводила прием депутаций, и Иван Иванович Рязанов прибыл на него, прямо говоря, совсем незаслуженно, ибо ни в одну депутацию не входил да и не мог входить. Он прибыл служебною надобностию, постольку имел таковое задание. Задание было весьма странное: пойти на прием и поучаствовать в нем, наблюдая и ни во что не вмешиваясь, буде даже что-либо непредвиденное произойдет. На вопрос, за кем или за чем необходимо наблюдать, Миллерс ответил загадочно: «Да за кем угодно, случись что, поймете сами. И не пренебрегайте случайными беседами».
Меж тем зала наполнена была множеством знакомых и полузнакомых лиц. Чуть поодаль в белоснежном платье — без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, — стояла госпожа Евреинова — доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Кажется, сейчас она его не признала, что и к лучшему. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя — разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Зато с охотою подошел к нему Александр Александрович Пушкин, сын поэта, командир Нарвского гусарского полка. Он чрезвычайно вежливо раскланялся, задал несколько обычных, ничего не значащих вопросов, как и положено воспитанному человеку, встретившему такого же случайным порядком, и с извинениями удалился, сказав, что ему пристало находиться подле своих сестер и брата. Григория Пушкина Рязанов, однако, так и не приметил, а вот Наталья Александровна, графиня Меренберг, и Мария Александровна Гартунг в самом деле стояли у колонны, о чем-то еле слышно беседуя. Наталью Александровну Рязанов видел впервые и нашел ее совершенной красавицей, а вот ее сестрица выглядела печальной и подурневшей.
Припомнилась история с ее покойным мужем, генерал-майором Гартунгом, что застрелился три года назад после того, как суд присяжных признал его виновным в подлогах и мошенничестве. Верно ли оно так было или на Гартунга возвели поклеп, теперь уже не представлялось возможным узнать, но его вдова и по сей день пребывала в грусти. Два господина в черных фраках с белыми бутоньерками, на которых, как и полагалось, стояли золотые инициалы «А. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента — Вызывали по трое, — так же глухо пробормотал он, — а я был в третьей очереди, и жить мне оставалось не более минуты… На пятнадцать шагов — по пятнадцать рядовых при унтер-офицерах, с заряженными ружьями… — Позвольте, уж не о казни ли петрашевцев вы говорите? Невысокий, худощавый, но довольно широкоплечий при этом, с лицом землистым и болезненным, с небольшой русой бородою, он был довольно стар - и особенно старыми выглядели его впалые притухшие глаза. Старик уже хотел что-то ответить, вроде бы утвердительно кивая, но тут толпа загомонила: - Везут! Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и - вопреки бытующему мнению о палачах - не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно - вместе с людскою толпою - выслушал приговор.
У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах - те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, - бормотал старик, словно молитву. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, - сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: - Степан Михайлович, кто это был? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка - Момбелли, Кашкин. Зала блистала великолепием - портреты ныне здравствующего государя, Александра Первого и Екатерины Второй буквально утопали в цветах, гирляндах и зелени, как утопал в них и огромный бюст Пушкина. Чуть поодаль в белоснежном платье - без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, - стояла госпожа Евреинова - доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя - разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Тем более в отличие от православных священников.
С кем имею… - Нет в ваших рассуждениях никакой логики, - прервал его Иван Иванович и поспешил отойти. Зачем он ввязался в чужой разговор, он и сам не мог понять, но задание не пренебрегать случайными беседами выполнял исправно. Сопровождаемый неприязненными взглядами двух давешних фрачников, Рязанов принялся бродить без особенного дела меж сочувствующих и приглашенных, пока, уступая дорогу особенно толстому и важному генералу с пышными бакенбардами, не толкнул нечаянно какого-то человека. Повернувшись, чтобы извиниться, Рязанов с удивлением отметил, что перед ним стоит старик, который встретился им с Кузьминским в феврале на Семеновском плацу, во время казни Млодецкого. И тут как громом ударило Ивана Ивановича: ба! Иван Иванович тут же укорил себя за то, что не признал его еще на Семеновском плацу и не пригласил-таки в ресторан. Какая незадача: прошу меня извинить за неуклюжесть! Чтобы мучить, как все?!
Иван Иванович Рязанов, правовед, ничем не примечательный гражданин нашего государства, - с улыбкой представился Рязанов. Однако кажется мне, что я где-то вас видел… - На Семеновском плацу. Мы с приятелем стояли подле вас, но я, прошу прощения, тогда вас не признал. Я еще пригласил вас в ресторан, согреться, но вы не соизволили… - Меня теперь трудно признать… Что же вас сюда привело? Писатель смотрел уже с добротою и интересом. Полагаю, завтра, при открытии памятника, будет интереснее. Я приехал, хотел жить скромно, в «Лоскутной» на Тверской, ан меня уже тащат туда-сюда… В «Эрмитаже» обед в мою честь - не поверите, осетровые балыки в полтора аршина, суп из черепах, перепела, спаржа, шампанское и вино в количествах немыслимых… Вынужден признать, не по-петербургски устраивают, совсем другой размах в Москве, совсем. А я, знаете ли, давненько уже не уезжал от семьи; если не ошибаюсь, последний раз - в Эмс, на воды, «Кренхен» и «Кессельбрунен» пить.
Тамошнее лечение меня всегда воскресает… Да, а на обеде сказано было в честь мою шесть речей, со вставанием с места. Приятно, уважаемый Иван Иванович, приятно! Похоже, Федор Михайлович был действительно тяжело болен, и не нужно было иметь медицинских знаний, чтобы это утверждать. Все меня принимают как чудо, я не могу даже рта раскрыть, чтобы во всех углах не повторяли потом, что Достоевский то-то сказал, Достоевский то-то хочет сделать… Внезапно Федор Михайлович замялся, заморгал и застыл, болезненно скривив рот, будто вспомнил страшное и неминуемое, что гораздо важнее славословий от молодых литераторов. И содержание мое тоже Дума оплачивает, а я вовсе этого не хочу! А не принять нельзя - разнесется, войдет в анекдот, в скандал, что не захотел, дескать, принять гостеприимство всего города Москвы… Это же меня так стесняет, уважаемый мой Иван Иванович… Но я придумал, я славно придумал: теперь буду нарочно ходить обедать в ресторан, чтобы по возможности убавить счет, который будет представлен Думе гостиницей. А я-то, я! Два раза был кофием недоволен и отсылал переварить его погуще!
Скажут теперь обо мне люди в ресторане: ишь, на дармовом хлебе важничает! Но я славно придумал с рестораном, оно и забудется, правда ведь, Иван Иванович?! Мелочь такая, право слово. Потом помолчал и промолвил прежним, добрым и радостным тоном: - А вы навестите меня в «Лоскутной». Навестите, Иван Иванович. Буду рад чрезвычайно. Чем-то вы мне приятны. О лучшем Рязанов не мог и мечтать.
Господин Достоевский, по справкам, что навел Иван Иванович, еще гостил в Москве, и Рязанов в самом деле пришел в гостиницу в надежде, что давешнее приглашение осталось в силе, да и Миллерс к тому же чрезвычайно приглашением был будирован и торопил с визитом. Шел теплый мелкий дождик, и Иван Иванович слегка промок. К тому же он более чем опаздывал, но все же надеялся на встречу, так как был наслышан, что писатель имеет обыкновение принимать гостей допоздна. Как раз перед ним, как поведал Ивану Ивановичу коридорный, Достоевского посетили госпожа Поливанова и господин Юрьев, председатель Общества любителей российской словесности. Наверное, речь шла о недавней речи Достоевского, которую тот прочел в зале Благородного собрания и кою Аксаков успел окрестить «не просто речью, а историческим событием». Коридорный сомневался, готов ли Федор Михайлович принять гостя, но Рязанов все же попросил доложить о нем. К радости Ивана Ивановича, Достоевский его принял, невзирая на поздний час. Писатель был одет престранным образом - в драное пальто, из-под которого видна была ночная сорочка; а ноги были обуты в валенки.
Вид господин Достоевский имел больной и усталый. Видите - помню вас… Да-да… - пробормотал он, запахивая свое пальто и все попадая рукою мимо ворота. Кровавые тайны 1937 года Вступление Рукопись, найденная на антресолях Утром 20 декабря я сидел в студии популярной московской радиостанции. В этот день в нашей стране отмечается профессиональный праздник работников органов госбезопасности и внешней разведки — День чекиста. В прошлом скандально известный телеведущий, а сейчас программный директор этой ФМ-станции решил оригинально отметить этот праздник «наследников Дзержинского». В прямом эфире в течение часа мне предстояло доказывать радиослушателям, что сотрудники НКВД были не только палачами, но и защитниками Родины. Что еще можно обсуждать в рамках темы: «Репрессии 1937 года и органы госбезопасности». Ведущая, очаровательная дама, предупредила меня перед прямым эфиром: несмотря на то что ее отец был сотрудником внешней разведки, по отношению к отечественным спецслужбам она настроено резко отрицательно.
Впрочем, она пообещала дебатов в студии не устраивать — с этой ролью прекрасно справятся радиослушатели. Женщина ошиблась — все звонившие хвалили Сталина. Как говорится, хотели как лучше, а получилось как всегда. После окончания передачи я вышел в коридор. Мое место занял новый гость. Ко мне подскочила редактор и вручила листок бумаги, протараторив: — Звонила пенсионерка. В эфир просила не выводить. Оставила свой телефон.
Попросила вас перезвонить. Сказала, что у нее есть интересный материал. Мемуары отца… Последние слова редактор произнесла, повернувшись ко мне спиной: она торопилась вернуться на свое рабочее место — принимать звонки радиослушателей. Мельком взглянув на листок, я сунул его в карман. Ближе к вечеру я позвонил по указанному номеру и договорился о встрече. Честно говоря, ехать мне не хотелось — не верил, что этот визит будет результативным. Мемуары, скорее всего, были написаны неразборчивым старческим почерком. На расшифровку текста уйдет как минимум месяц, а то и больше.
Судебный процесс "первомартовцев". Соблюдение законов или произвол власти?
3 апреля 1881 г. в Петербурге на Семеновском плацу состоялась публичная казнь 5 цареубийц-первомартовцев: А. Желябова, С. Перовской, Н. Кибальчича, Н. Рысакова, Т. «Несмотря на очень яркие фигуры первомартовцев, процесс, если не вышел бледен, то все-таки остался народу по-прежнему непонятен. Довольно много пишут о деле «Сети». Мол, посадили невиновных мальчиков на жуткие сроки, а они ничего плохого не делали, просто иногда играли в пейнтбол. Специально подсаженные к. Главная» Новости» 3 апреля 1881 года в петербурге состоялась публичная казнь.
Казнь первомартовцев кратко и понятно
Высокие колесницы, тяжело громыхая по мостовым, производили тяжелое впечатление своим видом. Преступники сидели сажени две над мостовою, тяжело покачиваясь на каждом ухабе. Позорные колесницы были окружены войсками. Улицы, по которым везли преступников, были полны народом. Этому отчасти способствовали как поздний час казни, так и теплая весенняя погода. Начиная с восьми часов утра солнце ярко обливало своими лучами громадный Семеновский плац, покрытый еще снегом с большими тающими местами и лужами.
Несметное число зрителей обоего иола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпясь тесною, непроницаемою стеною за шпалерами войска. На плацу господствовала замечательная тишина. Плац был местами окружен цепью казаков и кавалерии. Ближе к эшафоту были расположены в квадрате сперва конные жандармы и казаки, а ближе к эшафоту, на расстоянии двух-трех сажен от виселицы, — пехота лейб-гвардии Измайловского полка. В начале девятого часа приехал на плац градоначальник, генерал-майор Баранов, а вскоре после него судебные власти и лица прокуратуры: прокурор судебной палаты Плеве, исполняющий должность прокурора окружного суда Плющик-Плющевский и товарищи прокурора Постовский и Мясоедов, обер-секретарь Семякин.
Вот описание эшафота: черный, почти квадратный помост, двух аршин вышины, обнесен небольшими, выкрашенными черною краскою, перилами. Длина помоста 12 аршин, ширина 9?. На этот помост вели шесть ступеней. Против единственного входа, в углублении, возвышались три позорные столба с цепями на них и наручниками. У этих столбов было небольшое возвышение, на которое вели две ступени.
Посредине общей платформы была необходимая в этих случаях подставка для казненных. По бокам платформы возвышались два высоких столба, на которых положена была перекладина с шестью на ней железными кольцами для веревок. На боковых столбах также были ввинчены по три железные кольца. Два боковые столба и перекладина на них изображали букву П. Это и была общая виселица для пяти цареубийц.
Позади эшафота находились пять черных деревянных гробов со стружками в них и парусинными саванами для преступников, приговоренных к смерти. Там же лежала деревянная простая подставная лестница. У эшафота, еще задолго до прибытия палача, находились четыре арестанта,[73] в нагольных тулупах — помощники Фролова. За эшафотом стояли два арестантских фургона, в которых были привезены из тюремного замка палач и его помощники, а также две ломовые телеги с пятью черными гробами. Вскоре после прибытия на плац градоначальника палач Фролов, стоя на новой деревянной некрашеной лестнице, стал прикреплять к пяти крюкам веревки с петлями.
Палач был одет в синюю поддевку, так же и два его помощника. Казнь над преступниками была совершена Фроловым с помощью четырех солдат арестантских рот, одетых в серые арестантские фуражки и нагольные тулупы. Небольшая платформа для лиц судебного и полицейского ведомств была расположена на 1—1? На этой платформе находились во время совершения казни представители высшего военного и судебного мира, а также представители русских и иностранных газет, военный агент итальянского посольства и некоторые младшие члены посольских миссий. За платформою, по левую сторону эшафота, расположился кружок военных разных оружий.
Начиная с того места, где оканчивается Николаевская улица, на плацу, вплоть до самого эшафота, были расположены в две шпалеры казаки, между которыми следовали через плац к эшафоту позорные колесницы на место казни. Колесницы с осужденными прибыли на плац в 8 часов 50 минут. При появлении на плацу преступников под сильным конвоем казаков и жандармов густая толпа народу заметно заколыхалась. Послышался глухой и продолжительный гул, который прекратился лишь тогда, когда две позорные колесницы подъехали к самому эшафоту и остановились, одна за другой, между подмостками, где была сооружена виселица и платформа, на которой находились власти. Несколько ранее прибытия преступников подъехали к эшафоту кареты с пятью священниками.
По прибытии колесниц власти и члены прокуратуры заняли свои места на платформе. Когда колесницы остановились, палач Фролов влез на первую колесницу, где сидели вместе рядом связанные Желябов и Рысаков. Отвязав сперва Желябова, потом Рысакова, помощники палача ввели их под руки по ступенькам на эшафот, где поставили рядом. Тем же порядком были сняты со второй колесницы Кибальчич, Перовская и Михайлов и введены на эшафот. К трем позорным столбам были поставлены Желябов, Перовская и Михайлов; Рысаков и Кибальчич остались стоять крайними близ перил эшафота, рядом с другими цареубийцами.
Был одним из организаторов народовольческой "Рабочей газеты". Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнется то, что хитрые люди зовут правлением—монархическим, неограниченным, а мы— деспотизмом…» Игнатий Гриневицкий Игнатий Гриневицкий был смертельно ранен и погиб от той же бомбы, которой он убил царя Александра II. Геся Гельфман , дочь торговцев из слоя мелкой буржуазии.
В 1871-м году бежала от отца, желавшего выдать ее замуж. В 1874-м году окончила акушерские курсы при Киевском Университете. Тогда же начала интересоваться революционными идеями.
В сентябре 1875 за активное участие в подпольной деятельности была арестована и полтора года провела в следственном изоляторе в Петербурге. В 1877-м году осуждена по "делу 50-ти" на два года принудительных работ. Там она занималась агитацией в среде рабочих, заведовала конспиративными квартирами, работала в типографии.
Типографии часто располагались в конспиративных квартир. Например, по адресу Тележная улице, дом 5, кварта 5. Где позже была организована мастерская по изготовлению бомб.
Вместо казни приговор был изменен на пожизненную каторгу в связи с тем, что она была беременна. Вскоре после родов она умерла в тюремной камере, ей не оказывалось никаой медицинской помощи. Николай Саблин , родился в дворянской семье, учился в Московском Университет, где в студенческие годы, как и его братья, увлекся народничеством.
В 1874-м году в Ярославской губернии вел революционную пропаганду, после чего вынужден был бежать из России. Заграницей он успел вступить в Первый Интернациона. По возвращении в Россию был арестован и три года просидел в следственном изоляторе по делу "193-х".
Выйдя на свободу он продолжил революционную деятельность. Являлся членом редколегии народовольческой "Рабочей Газеты". Они сами тоже знали, каков будет их удел.
Саблин говаривал, что он в руки полиции живым не отдастся. И это, как мы знаем, не было с его стороны фразой.
Обвиняемые в суде. Кибальчича тот же Фукс назвал человеком «замечательного ума, необыкновенной выдержки, адской энергии и поразительного спокойствия». Человек с инженерным образованием, он конструировал бомбы и гордился своими изобретательскими находками; в тюрьме перед казнью не прекращал работать и даже успел спроектировать пороховой ракетный двигатель. Перовская гражданская жена Желябова руководила последним покушением и после ареста товарищей хотела их освободить, из Петербурга не бежала. Спокойно держался и Михайлов. Желябов, которого полиция арестовала за два дня до убийства императора, вообще мог избежать смерти, но потребовал судить и его; он заявил прокурору: «…было бы вопиющею несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения». ФОТО 4.
Гибель Александра II. Он хотел, чтобы его речь прозвучала на суде — вся страна следила за самым громким в 19 веке гласным политическим процессом. Как лидер «Народной воли» Желябов считал своим долгом что-то противопоставить многочасовой обвинительной речи прокурора в конце разбирательства. Обвинитель Николай Валерианович Муравьёв назвал идеи народовольцев «системой цареубийства, теорией кровопролития, учением резни», а социализм — чуждым России западным изобретением и «исторической бедой» Запада. Разумеется, оправдать содеянное было невозможно, но цель Желябова состояла в ином — народоволец желал «представить цель и средства партии в настоящем их виде». Вполне осуществить задуманное он не смог. Однако судья Фукс, судя по всему, несколько стеснялся своей роли в процессе. Позднее он жаловался: «Я попал в неловкое положение, т. Наверное, потому он всё же позволил Желябову кое-что сказать в ответ обвинению.
Зародившись в 50-х гг. XIX в. В дореволюционный период истории России народничество ярче всего проявилось в 60-е гг. В начале XX в. Часть народников сделало своим кредо терроризм как возможное и морально оправданное средство для скорейшего достижения своей цели. И хотя первое покушение на Александра II было совершено Д. Каракозовым еще в 1866 г. Как каждое общественное движение, революционное народничество направило все усилия на пропаганду своих идей, идей крестьянского социализма. В подавляющем большинстве это были молодые люди в возрасте от 20 до 30 лет. Все они воспитывались на идеях 60-х гг. Их настольными книгами были произведения Герцена, Добролюбова, Чернышевского, Писарева. Они готовы были нести в массы социальные идеи Бакунина, Ткачева и Лаврова. Под воздействием российской действительности и идей утопического социализма в молодежи скопилась энергия огромной взрывчатой силы. Эта энергия нашла свое применение на путях революционной борьбы. Первые нелегальные организации: «Большое общество пропаганды», кружок А. Долгушина и другие — приступили к массовому изданию книг, брошюр, листовок и воззваний «для народа». Печатное слово призвано было стать главным оружием в борьбе с самодержавием. В стране действовали подпольные типографии и гектографии. За границей революционная эмиграция наладила выпуск большого числа специально подготовленных брошюр.
Казнь первомартовцев картина - 80 фото
Незадолго до казни, находясь в тюремной камере, он разработал проект реактивного летательного аппарата. Казнь первомартовцев 3 апреля 1881. Казнь в Макеевке над 12-ю военнопленными стала настоящей трагедией для российской стороны. Казнь первомартовцев 3 апреля 1881 года Александр НАСВЕТЕВИЧ Казнь состоялась 15 марта (3 марта по старому стилю) на Семёновском плацу в.
Дело первомартовцев и последняя публичная казнь в России
Первомартовцы — группа восьми народовольцев, участвовавших в подготовке и осуществлении казни императора Александра II 1 марта (13 марта) 1881 года. Итак, судьба всех шестерых первомартовцев была окончательно предопределена. Итак, судьба всех шестерых первомартовцев была окончательно предопределена. Толпа стала расходиться с последней публичной казни в истории России.